Друзі лісу

…Утро было звонким и золотым. В кронах юных сосен ухнул филин, провожая рассветные сумерки. Дятел отстучал кому-то таинственное сообщение. Нахальные воробьи и синицы устроили настоящий птичий базар.

Выхожу из усадьбы заповедника, пересекаю плотину, фотографирую мирно спящее мельничное колесо и оказываюсь на широкой сельской улице.

Стою, разглядываю деревянные рубленные хаты, коров, бредущих в стадо, коней, ожидающих хомута и телеги, людей, занятых привычной утренней суетой, и думаю, что все было почти так же и тыщу лет назад.

Деревлянь

А тыщу лет назад это была дремучая окраина Деревляни, земли Деревской, летописных Дерев, Древлянского княжества.

Есть историки, которые считают, что именно тут, в колыбели лесов и болот, родился славянский этнос. Пожалуй, есть основания этим историкам верить. Достаточно вслушаться в древние названия речек, городов и сел. Славута, Норинь и Радич впадают в Уж-Ушу (Змею Мудрую, Праматерь Вселенной). Горынь и Словечна впадают в Припять. Центром этого края была древлянская крепость Нор, остатки его укреплений до сих пор поражают воображение. Одноименное с речкой село Словечно сегодня тоже центр округи, тут сельсовет, к которому относятся все окрестные деревушки. И где-то на самой окраине земли – городишко Олевск. Вдумайтесь: летописные норцы, «норма», «рада», «вечность», «слово», «славяне», «горе» и «радость» и даже «Змей-Горыныч» и «княгиня Ольга» – не отсюда ли все эти основополагающие для нас понятия?

Я стою в Селезовке, и вспоминаю улицы летописного Овруча…

Овруч. Экспедиция 2003 года

Древлянское княжество было поболе многих европейских держав и городов тут хватало. Летопись рассказывает о Коростене, Олевске и Овруче. О крепости Нор летописец забыл, зато помнит о нем народная молва, а археологи подтвердили мощь его укреплений и важность для обороны словечанского края.

Овруч второй стольный град Деревляни. От Коростеня до него сегодня всего час на электричке.

Маленький сонный городок, едва 20 тысяч населения.

Но есть в нем нечто удивительное – какая-то древняя, печальная дымка вековечной тайны. Стоит он на речке Норинь, а летописец в самом начале своей повести рассказывает нам о таинственных Норцах, об которых ни один исследователь зубы сломал в бесконечных баталиях-спорах. А что спорить-то? Вот они, норцы – передо мною: идут неспешно по своим делам, сидят на завалинках деревянных, раскрашенных красным, черным, желтым и синим хат, обсуждают какие-то исконно важные дела…

Я стояла на высоком тротуаре и заворожено глядела, как за деревянным забором, во дворе, расположенном чуть ниже уровня дороги, работали трое голых по пояс мужчин. Сверху мне ясно было видно, что дед, его сын и внук рубили сарай. Рубили топором, без единого иного инструмента. Звонкие лезвия древних орудий в три голоса исполняли извечную песню – тюк-тюк-тюк, тюк-тюк-тюк… От слаженных, отточенных сотнями поколений движений древоделов, под умелыми руками древлян-норцев, как и тысячи лет назад, рождался прочный сруб постройки. Вдруг возникло ощущение, что стою у окна, открытого в детство древнего народа…

Околица оказалась неожиданно близко – за очередным поворотом улицы.

Прямо передо мной, в окантовке неуместных тут акаций, текла летописная Норинь. Я смотрела в почти неподвижную черную воду, и на глаза наворачивались слезы: Норинь умерла! Каким-то с позволения сказать мелиораторам вздумалось спрямить русло речушки, оно в итоге заилилось, загнило и превратилось в грязную канаву…

И вдруг на взгорочке, открытая ветрам и солнцу, предстала предо мной удивительно красивая церковь. Васильевский храм – современник Нестора, построен в 12 веке из местного розового кварцита.

Я подошла и коснулась ладонями древнего, теплого, полного солнечного огня, словно бы живого камня. Микола Брыцун, провожая меня в Овруч, приказывал обойти древнюю церковь трижды. Обхожу. Раз, другой, третий, не отрывая ладони от теплого камня церковной кладки. Словно связанная нитью времен с прошлым. Точно такое же чувство всегда испытываю, обходя Софию Киевскую. И не удивительно, ведь София сложена из тех же – древлянських! – гранитов и кварцитов.

А там, на замковой горе, где в 10 веке была княжеская крепость, сегодня стоит новая церковь – высокая и белостенная. Я не пойду туда. Не хочется представлять себе, как лежал во рву под мостом заваленный телами своих погибших воинов сын Святослава Олег Древлянский. А еще не хочется смотреть с кручи на умершую Норинь…

Побродив немного по тихим улочкам, отправляюсь в исполком.

Заместитель головы райадминистрации Михаил Иванович Левкивский, бывший директор школы и историк по образованию, как и все в Деревах, потрясен моим появлением и тут же охотно соглашается показать все-все, что есть в Овручском районе. Мы садимся в старенькую, но выносливую легковушку и оправляемся в путешествие на тысячу лет назад…

…Овручский район огромен и безлюден. Самый большой по территории район Украины. На 2000 квадратных километров всего 70 тысяч жителей. 20 тысяч из них живут в самом Овруче.

Люди живут в этих краях с давних давен. Правда, археологам тут сложно: культурные слои тонкие, на гранитах особенно не держатся.

Мы едем мимо хуторков и сел, утопающих в зеленых чащах. Сельцо Каменец мало изменилось за бездну лет: хаты бревенчатые, рубленные, не мазанные, но иногда одна «парадная» стена белена прямо по бревнам. В лесах вообще редко белили, чаще в хуторах, что стоят в лугах.

Речушек и озер, мостов и мостиков – множество.

Делаем остановку на речке Клинечке. Она течет в кварцитовом ложе – прозрачная, чистая, студеная – как в сказке! В круглой загатине, в окружении кварцитовых лбов – кристально-чистое озерцо и удивительно красивый водопадик.

Кварцит – уникальное богатство края. Названия сортов – романтично-прекрасны: морион – черный, цитрин – желтый, аметист – розовый, прозелит – горный хрусталь. Для промышленности наиболее ценны красный и розовый. Из них делают футировку для печей Европы, России и моего родного Донбасса.

Вдруг осознаю, что Дерева и Донбасс связаны невидимыми, но прочными экономическими нитями. Два кварцитовых карьера даже подчинялись Донецку. Сейчас их выкупила компания «Горно-обогатительный комбинат «Кварцит».

Пирофилит – шифер с берегов Норини – тоже относится к уникальным богатствам края. Вся Европа в свое время делала из овруцкого пирофилита пряслица и жорна. Шахты были в Збраньках и в Курьянах. Именно этим уникальным пирофилитом в Софии Киевской хоры обложены, чтобы акустика хорошей была.

Приезжали в Овруч в гости канадцы. Они сравнили овруцкие ландшафты с Елоустонским парком и посоветовали поскорее устроить тут заповедник и хранить это богатство, потому что ничего вечного нет. А древляне выставили Овручский Кряж на грант ООН среди таких украинских красот, как Крым, Подольские Татры, Святогорье и Каневские горы.

…А летом 2007 года, по пути в Селезовку, я снова сделала трехчасовую остановку в Овруче, снова трижды обошла Васильевский храм и рискнула взойти на кручу, где стояла новая церковь. Склон так зарос, что Норини я не увидела. А церковный староста разочаровал меня еще больше, рассказав, что никто не знает толком, где стояла та самая крепость, с моста которой в 977 году во время распри с братом Ярополком упал в ров и был засыпан телами погибших юный князь Олег Древлянский…

А потом автобус повез меня мимо Словечно, Бигунов, Побычей и Сырницы. Древние хаты вростали в землю. Сытые кони и коровы паслись на полях. Во глубине лесов тяжко вздыхали обиженные людьми болота…

Ходоки и хранители

Вековечная Деревлянь, как Титаник, тонет в прошлом. А Селезовский Сергей Жила и коростеньский Микола Брыцун – ходоки и хранители – много лет с фотоаппаратами, диктофонами и видеокамерами ходят по древней земле и фиксируют все, что осталось.

Рассказывает Сергей Жила:

– Я – не историк и не могу дать оценку всему, что вижу и собираю. Но край – удивительно интересный. Мы с Брыцуном походили у древних валов Нора. Они величественны даже через тысячу лет, а представляете, какой мощной была крепость во времена войны с Ольгой? В летописи о ней нет упоминания, потому что она в глуши и ко времени Нестора была разрушена и забыта. Как Ольге удалось ее взять? Так же, как и другие города – с помощью хитрости и предательства. Знаете, что в народе древлянском говорят о вашем любимом князе Мале Древлнском? Что он-то самый большой предатель и есть. Он договорился с Ольгой и ценой гибели княжества купил себе и своей семье свободу. А ему в Коростене еще и памятник поставили! Я бы – снес немедля! Из-за него, из-за его подлости Ольга сожгла все древлянские города! А его – в герои! Разве это справедливо?

…Люди в этих краях живут как бы и в современности, и в прошлом одновременно. Сколько православная церковь не бьется, сколько не искореняет язычество, а оно, словно сама жизнь, неискоренимо. А в последнее время явно наблюдается возрождение древних традиций и верований. Кресты у нас ставят в священных местах, называют их «ФИГУРА» и обвешивают лентами, рушниками, предметами разными. Фигура – потому что, старые люди говорят, на этих местах в незапамятные времена фигуры древних богов и стояли. А то, что большая часть икон в хатах с изображениями Божьей Матери? А рушники в хатах на иконах? А изображение на рушниках древней Богини Матери? Что это как не жизнь в народе древнейших верований?

И камни. В народе множество легенд, которые с ними связаны. Люди по сей день считают их священными, приходят и… прикасаются! Уже сами не знают, зачем, но – прикасаются.

…Камней мне воочию увидать не удалось. Но впечатлили даже фотографии. Я вглядывалась в эти, не побоюсь сказать, мегалитические сооружения и у меня возникало ощущение, что это элементы нашего украинского, древлянского, никому даже из историков еще неведомого Стоунхенджа. Но ведь камни тоже тонут в земле. И если их не исследовать сегодня, потомки будут только легенды пересказывать…

Селезовка

Все было точно так же бездну лет назад, хотя Селезовка – село молодое. Ему чуть больше полусотни лет. Его не было на карте до 1930-х годов. Народ жил по старинке – в лесных хуторах по три-пять дворов, среди болот, вековечных дубов и сосен, брусники, боровиков и прочих лесных скарбов. Но место это было людям известно издавна. Тут проходили шляхи на ярмарку в Словечно. Ярмарка была знатная, тянулись на нее со всей болотной страны, шли несколько дней, и где-то по дороге ночевать надо было, потому и поставили в удобном месте – на лесной дороге – корчму. Так и назывался этот хуторок – Корчма. Но в тридцатых годах молодому рабоче-крестьянскому правительству вздумалось и в этих девственных краях устроить колхозы. Лесной народ, который в шутку называли лешаками да русалками (а они сами себя – корчАми и древлянами), стали сгонять с насиженных мест и селить на больших полянах. Люди сопротивлялись, хоронились в болотах и лесных дебрях, но длинные советские руки доставали их в самой глуши. Седая Деревлянь не смогла в этот раз защитить своих детей от находников. Пришлось по бревнышку разобрать родовые хаты и сложить их на новом месте. Так у корчмы и возникла Селезовка. И колхоз, естественно.

…В сороковых пришла война и немцы. Народ опять разбежался по лесам, в шалаши и землянки. Но германская административная система оказалась еще более настырной, чем советская. В леса на поиски сбежавшего населения отправились… свои же, но оказавшиеся такими чужими полицаи. Нашлись и в Селезовке продажные души: и тропки тайные показали, и к схронам лесным привели…

Мария Гриб

…У одной из хат – стайка женщин. (фото 93) Они с любопытством разглядывают заезжего корреспондента, радостно здороваются, хвастают здоровенькой молодицей с розовощеким младенцем (дети в селе – счастливая редкость!) и охотно позируют. А Мария Тарасовна Гриб зовет в гости в свою хату.

Прикасаюсь к шершавым некрашеным, но с остатками побелки бревнам сруба (фото 100), переступаю скрипучий деревянный порог, пересекаю просторные сени и попадаю… в долгожданную сказку. (Фото 106) В правом углу – емелина печка, в левом – мыснык, возле печки – кровать (тут раньше «пол», «полати» устраивали), на стене над кроватью – покрывала и еще что-то тканое, напротив печи, в дальнем левом углу – божница, под ней, у оконца, стол, лавки и ослоны. А на полу – тканые пестро-полосатые дорожки. Чистота, уют и… красотища!

Мария Тарасовна усмехается моему восхищению:

– А что такого? У нас тут у всех такие хаты. Испокон веков так.

Она устраивается у окошка и рассказывает:

– Мне – восьмидесятый год пошел. Всю жизнь в колхозе работала. Все делали… А когда колхозы развалились, так я уже на пенсии была. Хату муж после войны строил: на одну стену 12 колод нужно, а на всю хату – почти сто штук! Много. Потому уже больше и не строят. В лесу теперь нет таких деревьев, из которых хату сложить можно. Повывели лес-то, закончился он…

А хата – теплая! Как вы там в своих коробках каменных в городе – не ведаю! А у нас положишь в печку березовых полешек – и такой жар! Дрова – лесничество дает, машины на зиму хватает. Пенсионерам доплачивают 280 гривен на дрова. Поросенок есть, куры, гарбузы в огороде. Я-то старая, а кто помоложе – все коров держат. Ягоды и грибы собираем и сдаем. Не бедствуем…

А километров шесть – граница. С Беларусью. Граница там всегда была, но раньше мы ее не замечали. А теперь – таможенники. Если кто наш туда хочет – так с ними надо решать. У племянника там сенокос, и жена у него из того села – из Рунищ – так он поехал, а у него забрали мотоцикл и держали три дня…

Рушники красивые? (фото 112) Это я вышивала. Вечерами, на пяльцах, с подружками сидели и вышивали. Такие же, как и давно… Моя небога – ей 40 лет – тоже очень хорошо вышивала! Такие у нее рушники! А сейчас – закончилось все. Не нужно больше никому. Девчонки больше ничего не умеют. Вот эта красота состарится – и все… Не будет больше…

А это бражка – три бидона (молочных)! Разве это много? Небога сына женит, так все село придет – человек двести будет! У нас большое село, 80 дворов, и школа, и больница с фельдшером, и детский сад. А если кто заболел – «скорая» из Словечно приезжает. А церковь – в Бегунах. Священник сюда приезжает, когда надо, а венчаться туда ездят. Сейчас без венчания не бывает…

Голосовать? Может, и пойду. И про Мороза знаю. Он, говорят, социалист. Это за социализм что ли? Да… Раньше лучше жили. Раньше о нас больше заботились. Может, так и надо… Он против НАТО? И я против. Потому что это НАТО нам тоже может село попалить, как в войну… Вон у Серафимы спросите, она расскажет…

Партизанка Серафима

Серафима Дмитриевна Онищенко стара как мир. (фото 122) Сидит вечерами на лавочке у своего покосившегося домика. Она смотрит на меня со старческим добродушным скептицизмом:

– Корреспондент? О! Про войну рассказать? Это еще кому-то интересно?

…Мне в 41-м двадцать было. Муж на фронте, дитя от тифа померло. Одна я в хате была. Вначале раненные партизаны у меня прямо в хате лежали. А потом в село пришли немцы, и все люди ушли в лес, в шалаши. И я ушла с партизанами. Все помогала: и стирать, и готовить, и раненых смотреть. А немцы нашли провожатых – из наших же – и давай по лесу шастать, назад народ сгонять. За то, что партизанам помогали – согнали всех в Побычи, постреляли и попалили… А кого и не стреляного попалили… Кричали люди страшно… И Селезовку нашу всю спалили. Одни печки остались. А одна полицейская семья и до сих пор тут живет. Я им говорю – «полицейские морды»! Так им еще и не скажи – возмущаются. Ты у Титовича спроси, он тебе все про полицаев расскажет!

Адам Андросович

Адам Титович Андросович человек бывалый. Интервью у него брала даже сама Лина Костенко – на всю Украину известная поэтесса. Для разговора с корреспондентом он основательно устраивается под развесистым кустом калины.

– Мы – лесовики, – философствует он. – Полевики привычны к своему кислороду, а мы – в кустах! Нам тут хорошо!

Кто я? В армии говорили – поляк, потому что Андросович. А я думаю – украинец. А еще на нас говорят – полещуки. Но мне это слово не нравится! Тут Деревлянь, а мы – древляне. Это украинцы такие лесовые. И деды мои, и прадеды в лесу жили, и я тут родился, тут и погибать буду.

…Бои были в войну страшные. Бомбили немцы, чтобы партизан выкурить, и лес горел. А мне было 16 лет, и я возил партизанам боеприпасы. А в Левковичах страшная такая банда была, и они все в полицаи к немцам пошли. Вот они всех и выдали – провели немцев к шалашам. А фашисты согнали всех из шалашей в деревню, загнали в сараи и попалили. А переводчик про наших селезовских сказал – погибаете через пару человек-предателей. Вот как Ольга всех древлян попалила, так с тех пор такой трагедии больше не было. А немцы попалили хуже Ольги. Последнее село они попалили – Далеты. Долго найти его не могли, а потом нашли таки… Потом, после войны, тех предателей посадили. Они отсидели по 15 лет и вернулись. Их теперь уже нет. Иван Адамович Гриб, полицай, и Тимох Тарасович Андросович (Титович тяжко вздыхает) тоже полицай…

…После войны тяжко было. Опять советская власть пришла, в Бигунах сельсовет стал, сделали перепись по лесу: кто жив остался, снова всех из лесу повытаскали, стали заново строить село и колхоз. Пилили лес, строились… Пахали на коровах. А меня, пацана, поставили над бабами бригадиром. А ничего ж не было! Техника появилась только в 54 году, когда я уже из армии пришел и опять стал бригадиром. Сдавали хлеб за 40 километров. Возили коровами: пока дотелепаешься туда и обратно – четыре дня проскочит! А еще надо сдать в год с одного хозяйства 150 литров молока, 5 килограмм масла, 24 килограмма мяса и 150 яиц… И лес люди резали – зарабатывали на жизнь. Так весь и порезали. Только молодняк остался. А для постройки девяносто лет деревину нужно ждать, потому хат больше и не строят. Это – последние…

Только камни святые вот остались в лесах. Ничего их не берет. Только в землю глубже вгрузают от старости…

Камень любви

…Они всегда хотели жить в лесу, возле своих дубов вековечных, фигур священных и камней волшебных. Но их из лесу «повытаскали», лес «порезали», фигуры превратились в православные кресты, а молодежь забыла искусство ткачества и вышивки, потеряла обереги и ориентиры.

Эпоха, которая длилась десять тысяч лет, на наших глазах уходит, исчезает, тонет в бездне времен…

А что остается нам? Священные камни и легенды. Например, такие.

…Один юноша влюбился в дочку князя, но девушка не отвечала ему взаимностью. И не стало у него больше сил жить без нее, и взобрался он на берегу речки Уборть на камень, и хотел прыгнуть в воду, чтобы утопиться. А тут как раз девушка эта. Увидела, подошла и… отдалась ему на этом камне.

И зачали они здоровое и красивое дитя. А люди все видели! И пошла об этом камне молва, что он чудодейственный – соединяющий души, дарующий сумасшедшую страсть и наследников бездетным. И стали приходить сюда влюбленные. И до сих пор идут. И ни одна девушка не может отказать парню на этом камне. И стоит этот Камень Любви между селами Хочино и Майдан Копищанский. А вершина камня от людской страсти отполировалась и стала ровной как стол. Чтобы удобнее было творить великое таинство любви!