Друзі лісу

Є почин!

Надійшли перші матеріали на конкурс Краща неофіційна назва програми FLEG. Пропонуємо вашій увазі статтю “відкривача” конкурсу – Ірини Морган (Шевченко). Запропоновану нею назву поки що не оголошуємо, щоб дати можливість іншим потенційним учасникам теж запропонувати свої назви навіть у тому разі, якщо вони будуть близькими або схожими на вже запропоновані

---

Младший научный сотрудник Полесского заповедника Олег Панасевич – в ответ на мое потрясение только руками развел:

– 90 процентов лесов современной Украины – действительно рукотворны! Вековечные леса мы вырубили, а этому – всего лет тридцать. Есть, конечно, участки коренных лесов, но и те не старше 100-120 лет…

– Значит, древних, непроходимых, сказочных лесов с дубами в три обхвата, я не увижу?

– В этой жизни – нет. Хотя есть надежда, что они восстановятся. Лет через триста. Если ничего не изменится к худшему…

…Полесский заповедник расположен на севере Житомирской области в долинах речек Перга, Жлобница и Болотница, которые впадают в Уборть, приток Припяти. Тут один из самых больших лесных массивов в Центральной Европе: он непрерывной полосой тянется от Горыни до Днепра по обеим берегам Припяти и впадающих в нее рек. Со стороны Белоруси лес более естествен и дик. А со стороны Украины он молод, светел и прозрачен.

Добраться до заповедника непросто. От Киева – до Коростеня, из Коростеня электричкой до Овруча, а из Овруча – почти 80 километров единственным вечерним автобусным рейсом до Селезовки.

…Автобус – жалобно скрипящий от старости ПАЗик – почти пуст. Он не спеша трусит по типично украинской вдрызг разбитой дороге мимо деревушек, селушек и хуторков: Бондари, Млинок, Черевки, Мацьки, Козули – тут не встретишь революционно-совковой топонимики типа «Першотравневе» или «Червоноармийськ». Немногочисленные пассажиры мирно журчат чистой, почти классической украинской речью без польских вывертов. Улыбчивые, невысокого роста, светлоглазые, круглоголовые и коренастые – корчИ: люди лесов. Потому что свой лес они иногда называют корчАми – крепкими развесистыми деревьями-кустами. Корчи – Карачарово… Приходит на ум извечный спор между россиянами и украинцами о происхождении Ильи Муромца-Моровленина…

…После Сырницы мы с водителем остаемся вдвоем. Асфальтированная часть пути заканчивается, и мы пылим по уезженной грунтовке, надвое рассекающей бескрайнее болото. Водитель рассказывает о том, что ночует в Селезовке, чтобы в шесть утра отправиться обратно в Овруч; о грибах и диковенных ягодах; о хуторках, в которых нет электричества. Опор линии электропередач действительно вдоль дороги больше не видно. В тщетном поиске сети притихла и мобилка.

Через два часа тряски по бездорожью, въезжаем в село и тормозим у деревенской мельницы. Темнеет. У входа на мостик, ведущий через плотину в сосняк, стоит странная кривоватая фигура в закатанных до колен штанах и майке не первой свежести. Рядом появляется еще один явно подгулявший леший с велосипедом, молча подхватывает мою сумку и… исчезает в лесу. У меня по спине бегут мурашки…

– Я провэду! – дребезжит мужичок в майке и направляется за увезенной сумкой.

Ничего не остается, как следовать за ним. За поворотом, к счастью, не избушка Бабы Яги, а вполне цивилизованная центральная усадьба заповедника. Меня встречает директор – Сергей Николаевич Жила, селит в маленькой уютной гостиничке, обещает отдаться в полное мое распоряжение с самого раннего утра и исчезает. Доить корову и кормить поросенка. Потому что живет вместе с семьей прямо тут, в заповеднике. Как приехал в 1985 году, пообещав жене, что лет на пять, так и увяз в трясине дел.

…Утро – влажное и паркое – встретило комарами, которые радостно набросились на мою экзотическую донецкую кровь. Директор дает в провожатые научного сотрудника, Олег Панасевич ведет меня по экологической тропе и рассказывает:

– …Я с детства мечтал работать в лесу. Спасти его хотелось. Раньше ведь все было по-другому. А потом коренные леса вырубили, болота осушать взялись, Чернобыль грянул… У нас – зона добровольного отселения. Если б кто тогда хотел – получил бы жилье и выехал. Но мало кто воспользовался этой льготой. А сейчас уже и не дают никакого жилья. Как будто радиация куда-то исчезла…

В древние времена тут пролегал прямой торговый путь из Киева на Туров. Наша Болотница, например, была вполне судоходной. Вокруг много торфяников. Вот в этом году в половодье вода высоко стояла, и смотрите – речки бурые от размытых пород с окислами железа. И в колодцах вода в этом году плохая, потому что водоносные слои лежат поверх кряжа, близко к поверхности, и не успевают очиститься…

…Лес у нас, конечно искусственный и без человека ему живется непросто, например, падает продуктивность. Мы ведь в него средства вложили, а их возвращать надо, поэтому ведем хозяйственную деятельность. В лесхозах это плановые заготовки древесины, а у нас – только охрана и поддержка санитарного состояния с помощью санитарной рубки. Ну, и, конечно, люди собирают грибы, ягоды и мед. Тоннами. Потому что этого добра пока, к счастью, хватает. Вот видите – борть на сосне. Большая, дубовая, долбленая. Ее затаскивают туда один раз и навсегда с помощью специального колеса и привязывают сырыми ремнями. Медоносов в лесу хватает. Основной – вереск. Вересовый мед – темный, ароматный, очень вкусный. У одного хозяина десятка по два таких ульев. Жаль только, что теперь хмельных медов уже не варят.

Зверья у нас немало. Но что бы его увидеть – нужно выходить засветло и долго абсолютно тихо сидеть в засаде на их тропах. Зимой проще – находим по следам. Зимой вообще зверей больше: они из Беларуси к нам от браконьеров уходят. У нас спокойнее, потому что с тех пор, как Сергей Николаевич стал директором -в 2000 году – браконьеров мы извели! Не рискуют они у нас теперь развлекаться…

…Сергей Николаевич Жила начинал лесничим на Луганщине в Юницком лесничестве, поэтому заявил, что мы земляки. В Полесье он влюбился всерьез и навсегда. По заповеднику не ездит, а гоняет как сумасшедший по едва заметной колее на стареньком, но очень ухоженном красном УАЗике. Видно и слышно его издалека, потому разбегаются не только звери, но и браконьеры.

Мы мчимся по комариному раю, он виртуозно вертит баранку и увлеченно рассказывает о деле всей своей жизни:

– … Заповедник создан в 1968 году для охраны типичных ландшафтов Полесской низменности. Это – Словечанско-Овручанский кряж. В некоторых местах – выходы гранитов и кварцитов – очень красивые каменные гряды. Тут масса интересной живности. 528 видов высших растений, 137 мохообразных, 134 лишайниковых. Обитают лось, волк, рысь, кабан, заяц-беляк, лисица, косуля, лесная куница, тетерев, глухарь, рябчик, серая куропатка.

Есть чёрный аист, который в Красную книгу занесен. Выдра, норка американская, енотовидная собака – какого зверья только не водится! Птиц без числа! Очень много реликтовых растений, которые тут издревле живут. Есть краснокнижные виды – орхидеи и плауны. Например, рододендрон желтый (азалия понтийская) – растение семейства вересовых – реликт третичного периода. Местное название у него уникальное – дряпоштан, потому что это колючка, по зарослям не продраться. Болота у нас – ценность особая. Кто их только не выводил, не осушал, а они, к счастью, сохранились. Это – уникальный биотоп с совершенно потрясающим набором животных, птиц и растений.

…Петр Первый брал отсюда корабельный лес. В конце 19 века тут работала Западная экспедиция: осушали болота, чтобы проложить железную дорогу Киев-Ковель. Прорыли для осушения большой Замысловецкий осушительный канал в районе речки Перга. Но проект, к счастью, сорвался. Из болотной руды выплавляли тут железо в селах Крычнэ, Сырныця, Рудня, Кованка. В 30-х годах тут был оборонительный рубеж с Польшей с дотами, вокруг которых вырубили коренные леса. И во вторую мировую тут рубили во всю, а из-за жары летом и из-за бомбежек лес горел гектарами. В 60-х годах – опять взялись за мелиорацию. Соорудили Жлобницкую осушительную систему и значительная площадь болот была уничтожена. И лес рубили без разбору. Это безобразие прекратилось только когда заповедник создали. Но к тому времени леса прежнего уже не было, болота чуть не уничтожили, кабан ушел.

До недавних времен тут без зазрения совести охотились все, кому не лень. Но численность косули и лося сбереглась. Есть стая волков – до 10 особей. Есть 6 рысей, 4 самки принимали участие в размножении. Это – один из самых высоких показателей плотности таких животных в мире. Медведь исчез почти сто лет назад, но иногда заходит из Беларуси.

За последние 35 лет практически не было рубок (не больше 2-5 процентов). Поэтому есть надежда, что восстановится лес. А мы – стараемся помогать…

…Путь преградили поваленные недавней бурей березы. Бросаем машину и идем смотреть бобровые запруды. Надеюсь увидеть бобра. Сергей Николаевич смеется:

– Они сейчас сидят в своей норе и на нас сердятся, что мы по их территории шастаем. Видите, какой тут бедлам? Это они специально деревья наваливают, чтобы никто не ходил у запруды.

– Канал похож на искусственный. Это вы его для бобров соорудили?

– Мы. Надо же помогать этим природным регуляторам гидробаланса осваивать территорию! Для того мы тут и поставлены.

– По заповеднику сейчас у вас работает два проекта. Расскажите о них.

– Первый проект – создание экосети во всем Полесье. Раньше считалось, что создали заповедник и этого хватит. А сегодня европейское и мировое сообщество уже ведет речь об экологической сети. Заповедники – как ядра, а между ними – природоохранные территории низшего ранга. Например, заказники. И все они должны быть объединены в сеть, чтобы у охраняемых животных была возможность перехода из одной зоны в другую. Сегодня очень популярны межгосударственные природоохранные территории – билатеральные резерваты. На базе Полесского заповедника и белорусского Припятского национального парка должен быть в перспективе создан такой межгосударственный биосферный резерват.

Полесский заповедник во многом уникален. У нас из-за лесов и болот очень низкая плотность населения – меньше одного человека на квадратный километр, хотя в обычной сельской местности от 20 до 40 человек. В радиусе 40-50 километров практически нет дорог, и это способствует сохранению дикой природы. Если, конечно, опять кому-то не придет в голову какая-нибудь «особенная идея»…

– Сейчас политикам не до глобальных проектов, они выборами заняты…

– Верно. Это и хорошо, и плохо. Хорошо, потому что не мешают. А плохо – потому что не помогают. А природу восстанавливать надо. Второй наш проект как раз на эту тему: ренатурализация или восстановление природной растительности и гидрологического режима после антропогенного воздействия. Территория наша будет расти. Сейчас – около 20 000 га, а будем иметь около 50 000, это минимальная площадь для нашего региона. В Припятском – около 80 000 и еще им приданы 102 000 га. для активного охотничьего туризма. Нам нужны специалисты охотничьих хозяйств, нужен хотя бы один вуз, который будет их готовить. Нужны правоохранные меры: закон для всех должен быть один. В этом плане очень показательна история с Кушнаревым. В Штатах была похожая история с чиновником высокого ранга. Он был ранен на охоте, стали разбираться, выяснилось, что у него непорядок с документами на охоту, и пришлось чиновнику отвечать за нарушения по закону. У нас закон нарушается гораздо чаще. Раньше «сафари» в колхозах организовывали кто хотел, а бригадиры просто вынуждены были принимать таких охотников-браконьеров. Еще в начале двухтысячных годов это была проблема: олигархи наезжали и охотились на тетеревов и копытных. Но мы активизировали лесную охрану, и это дало свои результаты.

– А чем вооружены?

– Наша охрана не вооружена. И никогда браконьерство не прекращалось с помощью оружия. Вооруженное противостояние егеря и браконьера ничего не даст. Тут важны законы и штрафы. На западе если кто увидит браконьера, сразу вызывают полицию и прессу! Журналисты снимают, показывают нарушения в прямом эфире, а это у кого угодно отбивает охоту побраконьерничать. Их рейнджеры – это что-то среднее между научным сотрудником, экскурсоводом и журналистом. И нам тоже нужны такие специалисты.

– Научной деятельностью занимаетесь?

– Да, но я не считаю это нашим приоритетом. Этим должна заниматься Академия наук и общества всякие. Мы – охраняем и восстанавливаем. Но мы поддерживаем связи, например, с украинским обществом охраны птиц. К нам часто приезжают орнитологи, кандидаты биологических наук (Александр Микитюк, на фото). Вот они наукой и занимаются. Мы тоже иногда большие международные научные конференции собираем, например, по большим хищникам. И сами 2-3 раза в год ездим на конференции. Но это не решает проблему информационного голода. Неудобно поставлена усадьба, в глуши, непривлекательно. И кадров не хватает, и интернета нет, и даже мобилки не работают…

– А какой заповедник в Украине самый лучший?

– Нет лучших и худших. У каждого свои особенности. Например, в Рахове развивается экотуризм. Хорошо или плохо это для природы? Думаю, здоровья природе он не добавляет, это вынужденная мера, потому что ни одна держава в мире не может содержать свои заповедники на сто процентов. Нужно уметь и самим зарабатывать деньги. А еще экотуризм – это модно, потому что Европа хочет для своих людей иметь дешевый и близкий отдых. А мы – идем в Европу, и нам еще предстоит это все освоить, хотя у нас и менталитет иной, и возможности не те…

…На закате притихли даже комары. Мобилка так и не заработала. Я чувствовала себя в этом молодом лесу отрезанной от мира, затерянной во времени, утонувшей в болотах. Ночью кто-то ухал в редколесье, тяжко вздыхал и потрескивал сухими ветками. Лес, вначале нами уничтоженный, а теперь – нежно лелеемый в надежде на возрождение, жил своей странной очеловеченной жизнью.

Источник: h.ua