Рух ДОП України

В 1967–1972 гг. я училась на дневном отделении биологического факультета Киевского государственного университета им. Т.Г. Шевченко. После второго курса нас распределяли по кафедрам, и я выбрала кафедру зоологии позвоночных животных, поскольку с раннего детства интересовалась зоологией. Наша группа состояла из шести человек — пяти парней и меня, старосты группы. На третьем курсе я стала также старостой зоологического кружка, и тогда же у нас начался спецкурс по териологии. Его вел профессор Александр Порфирьевич Корнеев. Свои лекции он читал медленно, с расстановкой и выражением, и хотя подаваемый материал был невелик по объему и глубине, но излагал он его с таким вдохновением, что даже самая простая информация приобретала особый смысл.

Однажды на занятии А.П. Корнеев рассказал нам о дружине по охране природы при Московском госуниверситете и предложил организовать аналогичную дружину и на биофаке Киевского университета. Мы «загорелись». Так в конце 1969 или начале 1970 г. на базе нашей группы была создана дружина, названная по предложению А.П. Корнеева «Ленинский дозор». Первыми дружинниками стали студенты нашей группы Тарас Харченко, Николай Мироненко и я, при этом Тарас, высокий сильный парень, был назначен начальником штаба дружины, Коля — комиссаром, а я отвечала за агитацию и пропаганду. Поскольку я была старостой зоологического кружка, то свою агитационную работу начала на заседаниях кружка. Рассказала о дружине и на общих собраниях своего курса и биофака. И вскоре у нас появились новые члены из студентов третьего, второго и первого курсов, в основном зоологи. Среди них были Владимир Шуваликов, Анатолий Полуда, Сергей Разгонов, Кирилл Ставровский и многие другие. Девочек в дружине было мало — хорошо помню только Людмилу Кальсину (ныне Вакаренко), которая проявляла большой интерес к работе дружины. 

Некоторые ребята приходили к нам из других отделений биофака — так в дружине появились «вечерник» Олег Головач, который позже перевелся на стационар,  и Владимир Вакаренко, обучавшийся на заочном отделении. С Володей я впервые познакомилась еще в кружке при Киевском зоопарке, теперь мы встретились в дружине. Позже мы много лет работали вместе в одном отделе Института зоологии АН УССР (в настоящее время — Отдел популяционной экологии Института зоологии им. И.И. Шмальгаузена НАН Украины). Затем наши пути разошлись, но дружеские отношения сохранились и поныне. В дружине Володя познакомился с Людой Кальсиной и через пару лет они поженились.

В 1971 г. была произведена реорганизация руководства дружины: Тарас Харченко стал именоваться командиром дружины и у него появилось два заместителя — по оперативной работе (О.Ф. Головач) и по агитации, пропаганде и воспитательной работе (Т.И. Ситко, ныне Котенко). После окончания университета и поступления в аспирантуру я уже не могла принимать участие в работе дружины, поскольку бóльшую часть года проводила в экспедициях далеко от Киева. Мои функции в дружине стала выполнять Люда — в течение двух лет, до ее выпуска из университета.  

Многие из дружинников в дальнейшем защитили кандидатские и даже докторские диссертации, стали известными учеными, некоторые преподавали на биологических факультетах различных вузов или работали в министерствах и государственных комитетах. Таким образом, работа подавляющего большинства дружинников была в той или иной мере связана с вопросами охраны природы. В частности, Т.А. Харченко стал доктором биол. наук и в последние годы своей жизни заведовал Отделом санитарной гидробиологии  Института гидробиологии НАН Украины. К сожалению, в 2009 г. его не стало. Н.А. Мироненко — специалист в области охотничьего дела, работает заместителем начальника управления Госкомлесхоза Украины. Кандидаты биол. наук энтомолог В.Б. Шуваликов, орнитолог А.М. Полуда  и герпетолог Т.И. Котенко являются сотрудниками Института зоологии им. И.И. Шмальгаузена НАН Украины. Л.П. Вакаренко стала геоботаником, кандидатом биол. наук, и работает в Институте ботаники им. Н.Г. Холодного НАН Украины.

Поскольку наша организация была очень молодой, мы старались перенимать положительный опыт работы других дружин. С этой целью мы ездили в Москву знакомиться с работой дружины Московского университета и на слёт дружин СССР, где слушали отчеты о их работе, обменивались полезной информацией и проводили совместный рейд с московскими дружинниками. Во время моей поездки в Харьков зимой 1972 г. на принятие воинской присяги моим братом, единственно, что я еще успела сделать в этом городе, в котором была впервые, это посетить Харьковский университет и побеседовать с командиром местной дружины. Моя сокурсница Наталья Лукьянович после окончания университета ездила на Дальний Восток и в одном из заповедников встретила в лесу парня. Разговорились, стали выяснять, кто откуда и есть ли общие знакомые. Оказалось, что из киевлян он знал только меня. И был этот парень командиром дружины Харьковского университета. Вот уж воистину мир тесен.

Чем занималась наша дружина? Мы ловили браконьеров – охотников и рыболовов, устраивали рейды по борьбе с продавцами весенних цветов — подснежников, крокусов, пролесков. Конфискованные цветы сдавали в цветочные магазины, рыбу — в гастрономы. Помню, со сбытом конфискованной продукции были трудности, т.к. продавцы не хотели ее принимать (объем продукции невелик, а мороки с документами много). Нередко приходилось ходить от магазина к магазину. Уничтожать же цветы или рыбу нам было жалко.

С браконьерами – рыбаками у меня связано одно из самых ярких воспоминаний, касающихся работы в дружине. Весной 1971 г. у нас был рейд в Плюты, и там мы увидели лодку с браконьерами, ловившими рыбу сетями. Чтоб не спугнуть рыбаков и выманить их на берег, ребята спрятались, а меня с Людой отправили на переговоры — мы должны были сделать вид, что хотим купить рыбу. Рыбаков мы на берег заманили, ребята их стали задерживать, но наткнулись на яростное сопротивление. Поскольку силы были неравные, кто-то из рыбаков помчался в село за подмогой. Другой схватил огромную дубину (чуть ли не ствол дерева) и,  размахивая ею, стал вертеться так, что никто не мог к нему подступиться. Попробовал подбежать Кирилл Ставровский, согнувшись чтоб проскочить ниже летящей дубины, но получил сильнейший удар по спине и голове. У меня аж дух захватило — я испугалась, что Кирилл получил серьезное увечье или того хуже. Тут появилась подмога, браконьеры оживились, стали нападать. Разгонов для острастки стал стрелять в воздух. Ситуация накалилась до предела. Мне очень хотелось помочь нашим ребятам, но как? Я не могла непосредственно участвовать в их борьбе с браконьерами, т.к. физически была слабой, не спортивной. Да нас, девочек, ребята и не пускали во всякие потасовки, запрещали вмешиваться. Но делать-то что-то надо было. И тут я заметила, что браконьеры и дружинники сконцентрировались на большой поляне, а на берегу остались без присмотра сети и лодка. Я незаметно проскочила к челну, забросила в него сети и отплыла от берега. Лодкой я управлять умела — научилась в Каневском заповеднике во время прохождения полевых практик. Когда браконьеры заметили, что их основное богатство и главные улики (т.е. сети) плавают со мной по середине протоки, разозлились ужасно. А наши ребята потом меня похвалили за сообразительность.
А.П. Корнеева, как и нас всех, очень обеспокоил этот случай, и профессор решил нас обучить приемам боевого самбо. Он договорился на каких-то военных курсах повышения квалификации и нам прислали офицера – самбиста. Он некоторое время вел с нами занятия, на которые ходили и мы с Людой. Занятия мне нравились, т.к. я впервые поняла, что при необходимости смогу себя защитить. Но ходила я на эти тренировки, к сожалению, недолго. Однажды тренер решил показать на мне бросок через плечо с захватом, поставил меня позади себя и резко дернул за руку, не заметив, что одновременно наступил мне на ногу. В результате мне пришлось лечить связки и коленный сустав, а когда я поправилась, офицер закончил переподготовку и вернулся в свой город, и наша секция прекратила свое существование.

Осенью 1970 или 1971 г. мы на микроавтобусе ездили ловить браконьеров–охотников. И наше транспортное средство не выдержало бездорожья и непогоды и застряло в грязи где-то в глухомани. Ребята пытались вытащить автобус, но он увяз капитально. Мы с Людой решили сбегать в село за машиной и тросом. Ребята наше отсутствие не заметили. Мы нашли машину, договорились обо всем с водителем и спрятались в кузове — решили ребят разыграть. Когда ребята увидели приближающуюся машину, очень обрадовались «случайной попутке», стали бегать, энергично «голосовать», а когда машина остановилась, то из кузова выглянули мы. Надо было видеть те физиономии! Дело в том, что дружинники–парни к нам, девушкам, относились хорошо, но свысока, как это вообще принято в нашей стране. Поэтому если нам удавалось совершить какой-то заметный поступок, принести ощутимую пользу, то ребята несколько приунывали, а мы искренне радовались. 

Весной 1971 г. на дамбе Киевского водохранилища наша дружина решила устроить облаву на браконьеров, ловивших рыбу во время нереста, к тому же запрещенными орудиями лова. Мы приехали туда вечером и стали «втираться в доверие»: чтоб раньше времени не спугнуть браконьеров, делали вид, что сами приехали за рыбой. На всякий случай я закамуфлировалась под парня — брюки, куртка, короткая стрижка, кепка, к тому же старалась не разговаривать. Ночью несколько браконьеров подошли к нам, завели разговор с ребятами. Я особо не прислушивалась, тем более, что рыбаки говорили на каком-то странном и непонятном языке: я решила, что это специфический рыбацкий жаргон и назвала его про себя «рыбьим языком». В это время все мы стояли под фонарем, и я заметила, как Олег Головач покраснел. Затем он, как истинный джентльмен, не выдержал и сказал: «Ребята, не выражайтесь, среди нас девушка». Парни очень удивились, долго нас разглядывали и с большим трудом определили меня до пола. Но выражаться все же перестали и отошли в сторону. Я спросила у Олега, в чем дело. Оказалось, что это был мат. Так я впервые познакомилась с великим и могучим русским матом. Наши ребята удивились не меньше браконьеров — они не могли себе представить, что я до этого никогда мат не слышала. А где я могла его слышать? От родителей–музыкантов дома, или от учителей в школе, или в библиотеке, где я сидела безвылазно?

Мое детство и ранняя молодость прошли в совершенно тепличных, комнатных условиях, и я была очень далека от реальной жизни. Следующий раз я столкнулась с матом тогда, когда однажды на поляне в лесу увидела «ничейный» трактор и забралась в него, решив хоть немного на нем проехаться. Но тут из кустов выскочил тракторист и разразился по полной программе. В ответ он услышал … смех и опешил. Я же ему объяснила: «Вы так старались, и всё зря — я ведь ничего не поняла и не смогла оценить Ваше красноречие».

После окончания университета и аспирантуры я стала герпетологом, работала с ядовитыми змеями, ежегодно по несколько месяцев проводила в экспедициях, причем обычно ездила одна. От моей былой неприспособленности не осталось и следа. Я попадала в разные ситуации, порой очень сложные, и выходила из них живой и, как правило, невредимой. И считаю, что первые уроки активной взрослой жизни, как бы «боевое крещение», я получила, будучи членом дружины Киевского университета. И я вспоминаю те дни, наших ребят и Александра Порфирьевича только с благодарностью. С тех времен прошло уже четыре десятилетия. Годы стерли из памяти многое. Но запомнилось ощущение нашей молодости, царившего тогда энтузиазма и задора, и горячего желания всеми доступными способами сохранить природу.