Рух ДОП України

На биофак Харьковского госуниверситета я поступил в 1987 году. 3 сентября для нас, первокурсников, была презентация факультетских кафедр, где о себе рассказывала и Дружина. Через пару дней я пришел на собрание штаба, а 9 сентября уже был в своем первом рейде – на Птичьем и Конном рынках.

совместный рейд по БсБ ДОП ХГУ, ДОП ХГПИ (харьковский пединститут) и ДОП ДГУ (Днепропетровский университет), апрель 1991 г.

Удостоверение инспектора я получил весной 1988 г. Всего же за пять лет учебы в университете я успел позаниматься всеми направлениями работы Дружины: БсБ, “Рынки”, НИР, ООПТ, БсЗ. На младших курсах больше работал по “Рынкам”, потом – по ООПТ.
Осенью 1988 года меня выбрали в штаб Дружины, осенью 1989 – командиром, в 1990 году я стал начальником отдела охраны природы экологического центра “Озон” – первой в СССР негосударственной природоохранной самоокупающейся организации. “Озон” создали выпускники нашей ДОП, главным его идеологом и воплотителем был Сергей Таглин. В основу деятельности экоцентра было положено разделение коллектива на бизнесменов и природоохранников: часть полученной прибыли шла на охрану природы. Во время расцвета “Озона” (1989 – 1991 гг.) наша дружина очень тесно сотрудничала с ним.

Кроме “Озона” мы тесно работали (проводя совместные рейды, помогая друг другу письмами и т.п.) с самыми разными дружинами СССР, прежде всего, Харьковского педагогического института, Харьковского гидрометтехникума, Харьковским оперативным соединением, ДОПами Донецкого, Московского, Киевского и Воронежского университетов. И сотрудничество было, подчас, очень тесным: с донцами мы несколько лет кряду проводили совместные рейды, например, ежегодные рейды на реку Грузской Еланчик по «Рыбе»; менялись группами по «Первоцвету». В 1991 г. у донцов не хватало инспекторов для проведения операции, мы же 8 марта проводили совещание Рабочей группы по БсБ Всесоюзного Движения, на котором очень были нужны их представители. Договорились, что мы отправляем в Донецк опытную группу на «Первоцвет», донцы – нам малоопытных дружинников на совещание. В итоге донецкие дружинники с другими участниками совещания помогали нам в Харькове рейдовать по «Первоцвету».

К москвичам мы ездили в заказник “Журавлиная Родина” помогать разгонять сборщиков клюквы, которые своим присутствием распугивали предпролетное скопление журавлей. С гидрометовцами провели множество рейдов по “Рыбе” на Печенежском водохранилище; воронежцам сделали тираж черно-белых плакатов по «Первоцвету» на грузинском языке (до того такие плакаты мы распространяли по харьковским рынкам).

ДОП ХГУ координировала деятельность членов ДДОП на востоке Украины, фактически курируя деятельность дружин Днепропетровского университета и Полтавского пединститута.

В разное время я координировал отдельные направления ДДОП: был координатором по “Первоцвету” в Украине, членом Рабочей группы по БсБ Всесоюзного Движения и т.п. В начале 90-х годов бывшие командиры ДОПов Калининградского рыбохозяйственного института Андрей Котюх и Воронежского университета Андрей Ахрамеев, работавшие в магаданской рыбинспекции, формировали Дальневосточный отряд по охране лососевых, который в июле-августе охранял нерестилища красной рыбы в бассейне Охотского моря. Я в 1991-1992 гг. отвечал за набор в этот отряд от Украины. Но сам в него так и не попал – пока собирался, распался Союз, а с ним – и сам отряд.

С поста командира я ушел в 1991 году, в том же году на Всесоюзной конференции ДДОП в Гайдарах меня выбрали координатором по Украине. Это был один из самых сложных периодов в Движении: на саму конференцию приехали представители едва ли больше, чем от 10 организаций. Поэтому, как координатор, я занимался исключительно поиском по Украине инициативных природоохранных групп, старался помочь им информацией и методиками, – в общем, старался наладить их работу. Самой сильной в то время в Украине стала запорожская ДОП.

Закончил координаторство я в 1996 году на Конференции ДДОП в Лахте, – из-за того, что почувствовал возрастной разрыв с дружинниками-студентами. А координатор дожжен понимать тех, кого координирует.

Но связь с членами ДДОП никогда не прерывал.

ДОП ХГУ установка искусственных гнезд цапель, январь 1991 г., на снимке - Е. Антонов.

ДОП ХГУ установка искусственных гнезд цапель, январь 1991 г., на снимке - С. Шапаренко.

ДОП ХГУ установка искусственных гнезд цапель, январь 1991 г., на снимке слева направо - Е. Антонов, Д. Землянский, Ю. Мартынов, С.Шапаренко

На кого протокол не составишь?

В конце 80-х – в начале 90-х УООР пыталось уменьшить закрытую для охоты “зеленую зону” Харькова. А охотинспекция и мы (экоцентр “Озон” и ДОП ХГУ) противодействовали этому.

Чтобы de facto открыть охоту в зеленой зоне, в августе 1992-го УООР выдало в нее путевки, естественно, не согласовав этот шаг с охотинспекцией. Чтобы доказать незаконность действий УООРа, охотинспекции нужно было зафиксировать, что оно сделало. По закону это можно было сделать лишь, составив протоколы за охоту в запрещенном на то месте. При этом самих охотников, которых УООР направило в зеленую зону, штрафовать было явно не за что, – они при чем? куда их направили, там они и охотятся. Поэтому им решили ограничиться предупреждениями – минимальным наказанием по админкодексу (совсем никак не наказать человека, на которого был составлен админпротокол, нельзя). Но протоколами на этих охотников была бы зафиксирована выдача путевок в зеленую зону, и по ним уже можно было бы составить материалы на само УООР.

В итоге старший охотинспектор области Константин Валерианович Стрелец, экоинспектор Николай Зозуля, член ДОП ХГУ Женя Скоробогатов и я поехали рейдовать на открытие охоты на пернатых под Липцы, в зеленую зону. Командовал группой Стрелец.

Субботнюю вечернюю зорьку мы и сами весело провели, и охотников развлекли: составили больше 15 протоколов. Охотники были просто в бешенстве, – мало того, что мы им открытие охоты испортили, так еще и никто не верил, что по эти протоколам больше предупреждения им ждать нечего. От мата пухли и головы, и уши.

Наутро в воскресенье поехали на Петровские пруды. Подъезжаем к водоему – у костерка сидит трое мужчин и женщина, рядом – три расчехленных “ствола”. Мы с Женей выскочили из машины первыми, подошли, представились (мы были инспекторами общества охраны природы), попросили на проверку их документы. Двое молча дали документы, третий узнал, кто у нас старший, и сказал, что сам переговорит со Стрельцом. Когда подошел Стрелец, выяснилось, что тот, кто не дал документы – председатель УООРа Харьковского района (т.е. путевки в зеленую зону выдавал лично он), остальные – заместитель главного архитектора и начальник ГАИ.
После этого мы с Женей сели за протоколы. Первым подбежал Зозуля: надо-де документы уважаемым людям отдать. Я ответил, что старший – Стрелец, я с ним поговорю. Подошел Стрелец:
– Что ты собираешься делать?
– Составить протоколы. Вчера, кстати, за эти нарушения мы “отодрали” толпу охотников, эти чем лучше?
– Ты понимаешь, что я старший группы, а этим протоколам дать ход не смогу?
– Понимаю. Скажете, что я Вам не подчинился, – Стрелец хмыкнул и отошел в сторону.

Протоколы мы составили, причем и гаишник, и архитектор их подписали. Тем временем Стрелец и Зозуля договорились, что уооровец порейдует с нами. Поездили, составили несколько протоколов, а когда его уже везли к их бивуаку, он спрашивает:
– А у кого документы моих ребят?
– У меня.
– Давай.
– Почему это?
– Мы же договорились!
– Протоколы кто писал? Мы. А с нами никто не договаривался… – в машине все начали смотреть в разные стороны, только уооровец все пытался заглянуть в лицо Стрельцу или Зозуле.

Когда мы уже подъезжали к Харькову, Стрелец позвал меня к себе “попить чаю”. “Ну, – думаю, – начинается”. Отказать ему было неудобно, поскольку я уважал его, да к тому же – с самого первого курса учился у него работать.

Пока ехали, разговор не клеился, все больше молчали. Зайдя в квартиру, Стрелец попросил жену заварить нам чай, потом пробурчал, что нам надо поговорить. Жена поставила чайник, достала какое-то варенье и вышла. Мы закурили:
– Так, все-таки, что ты собираешься с этими протоколами делать?
– Завтра со всех документов сниму по пять ксерокопий, потом оригиналы отдам Вам, а позже напишу статью в газету. Так руководству и скажите – деваться Вам было некуда, мы отказались подчиняться. Не пустите протоколы в ход – скандал устроим.
– И это все?
– Все.
– Ну и хорошо!

В конце концов, мне даже не пришлось писать статью: Стрелец в течение недели вынес и постановления по протоколам на товарищей уооровца, и протокол на него самого за открытие незаконной охоты в зеленой зоне Харькова. Еще несколько лет зеленая зона оставалась закрытой для охоты.

А как уооровец разбирался потом со своими товарищами, я уже не знаю…
Знакомство с железнодорожной милицией

В 1996 году 7 марта мы целый день работали по “Первоцвету”. К концу дня наизымали все, что можно быть изъять: копну подснежников, цикламенов и шафранов. Сдавать их пошли в роддом возле Южного вокзала. Когда вышли из метро, заметили еще одного торгующего подснежниками. Большинство участников рейда уже спешили разойтись по домам (все это происходило после семи вечера, а рейдовали мы с самого утра), поэтому этого мужика решили задерживать вдвоем – я и Володя Ганопольский – когда избавимся от изъятой охапки цветов.

Выходим из роддома – а мужик торгует уже вместе с помощницей. Решили, что Ганопольский задерживает женщину, я – мужика. При этом папка с протоколами осталась у Володи.

Подхожу. Букеты оказались украшенные пролеской двулистной. Я спросил, по чем цветы, мы поторговались, пришли к какому-то общему знаменателю. Потом я заговорил об оптовой партии – 300 букетах, у него оказалось только 180, – на вокзале. “Ну, – говорю, – пойдем”. Ганопольский со своей “визави” продолжает беседовать. Я ж вида, что мы вместе, не подаю. Вообще друг на друга не смотрим.

Самое смешное, что этот продавец даже не поинтересовался, во что я его 180 букетов сложу, – я был с пустыми руками.
Вошли в вокзал, поднялись на второй этаж в зал ожидания. А там трое его товарищей вокруг каких-то коробок дремлют. Я же один…

Присели мы с ним на сиденье.
– А это что за коробки?
– Мы еще тюльпаны привезли.
– Ага. Ну, показывай.
– Вот, – раскрыл коробку в сумке. Все, как и должно было быть: букеты подснежника с вкраплениями пролески. – А ты говорил, что они вялые! Нормальные цветы!
Я сел над сумкой, лицом к нему, вполоборота к его товарищам, взял один букетик:
– Так… Вижу, что нормальные. А ты знаешь, что они в Красной книге?
– Ну и что… Знаю…
– Ничего, – достаю и разворачиваю корочку, – я из экоинспекции.

Он начинает приподниматься, я тоже встаю, заслоняю его от товарищей, понимая, что, если он сейчас позовет их, мне останется только удирать:
– Только тихо… Тихо. Это вокзал, ментов здесь немерянно. Дернешься – только хуже будет. Втянешь друзей – и на них протоколы составлю, не ищи себе неприятностей. Тихо поднимаемся, берем сумочку, и идем. И паспорт возьми. А друзья пусть тюльпанами торгуют.

И он пошел! И паспорт взял. Причем свои подснежники всю дорогу нес сам. Мне повезло, что по дороге нам попался наряд ппсников, увидев которых нарушитель совсем сник.

Так, он впереди, я сбоку и чуть сзади, без приключений, мы доковыляли до ЛОМа. Составлять протокол, а у меня из необходимого – только корочка и ручка. Я представился дежурному, долго объяснял, кто я и что я, и, в конце концов, он дал мне бланк протокола и стол в камере. Дальше было все тривиально: пересчитал цветы, составил протокол, дал его подписать задержанному, подождал десять минут, зарегистрировался в журнале и ушел.

Когда я приехал в общагу, Ганопольский уже созвал конференцию, на которой решали, где меня искать. У его нарушительницы было всего несколько букетов, поэтому он ее не задерживал, а только предупредил и забрал цветы.

Так мы познакомились с нашим железнодорожным ЛОМом, а ЛОМ – еще и с “Первоцветом”. Через год они уже вовсю участвовали в операции.